Конечно, фундаментальная база — от ньютоновской физики до квантовой механики — останется, просто она, я надеюсь, будет расширяться. На научный процесс повлияет искусственный интеллект — мы уже сейчас видим, как он помогает в написании текстов.

Надеюсь, что он поможет в будущем писать статьи. Как и в любой работе, в науке есть рутинный труд. Ученые не всегда кричат «Эврика!». В науке недостаточно что-то сделать, нужно еще и показать результат, рассказать о нем другим. Кому-то это легко дается, кому-то — труднее.

Так есть и так будет, от этого никуда не уйти. Плохо не то, что не все статьи читаются, а то, что статья, ставшая популярной, вовсе не обязательно является хорошей статьей. Популярность — это просто стечение обстоятельств. Один прочитал и сослался, другой, у которого уже есть определенный вес в научном сообществе, процитировал, в итоге пошло-поехало. Даже посредственная статья может «завируситься» и набрать себе цитируемость. И все-таки я не думаю, что написание статей уйдет. Результаты показывать нужно. Нужно писать, выступать на конференциях. Другой вопрос — в каком виде эти статьи будут. Печатные сборники уже никому не нужны, сейчас все уходит в онлайн.

Что касается изменений — сильно поменяется программирование. Квантовый компьютер, конечно, не будет использоваться повсеместно, но компьютерные вычислительные системы становятся все сложнее, под них нужно писать отдельные программы по специальным правилам, чтобы они могли эффективно использовать архитектуру суперкомпьютера. Появятся новые языки программирования. Алгоритмическая база, скорее всего, останется, а вот способ реализации поменяется.

Я не считаю, что у меня большая научная карьера. Если сравнивать меня как ученого с другими коллегами, то я не вижу себя большим ученым. Но за последние два–три года я много выступал в качестве популяризатора, мое имя стало более ярко подсвечиваться, я получил премию в конце прошлого года. Мне кажется, я достиг успехов в популяризации науки, а как серьезный ученый — уже меньше. Возможно, я не объективно сужу, но я не вижу себя большим солидным ученым, который уже построил карьеру. Я продолжаю ее строить.

Что касается времени, которое требуется, чтобы построить карьеру, то все очень субъективно и непостоянно. Если брать меня, то это заняло 12 лет. В какие-то моменты можно было активнее себя вести, а в какие-то стоило притормозить и детальнее изучить те или иные вопросы. Сейчас иногда встречаю школьную задачу и уже спрашиваю себя «Как она решается?», поскольку, изучая специфические узкие области, ты понимаешь, что в них, может быть, и хорош, но другое уже отчасти забыл. Помогает только то, что когда-то ты это изучал.

Могу предположить, что, если человек решает заниматься наукой, то это надолго. Фундаментальная наука подразумевает, что ты долго этим занимаешься, долго идешь к результату. Причем не в том смысле, что у тебя ничего не получается. Возможно, как раз наоборот. И как только начинает получаться, ты идешь дальше, потому что тебе это нравится. Если не получается, либо уходишь, либо все же пытаешься пробиться. И потихоньку достраиваешь свою карьеру, это занимает много времени.

Я бы поспорил с этим утверждением. В нашем институте, где работает около пяти тысяч человек, докторов наук младше 35 лет немного — не знаю, наверное, хватит пальцев на руках, чтобы всех пересчитать. Кандидатов наук много, это, конечно, естественный шаг в карьере.

Все несколько сложнее. На самом деле в любой сфере открытия, даже небольшие, совершаются крайне редко. Но при этом, когда начинает работать какой-нибудь аппарат, которого раньше не было, кандидатскую становится проще защитить.

Когда в 1990-е у нас заработал «Нуклотрон», шутили, что институт превратился в фабрику по написанию кандидатских диссертаций.

В какой-то момент, когда построили первые ускорители, поняли, что в области физики частиц необязательно исследовать то, что есть на Земле или летит из космоса, — можно самостоятельно создавать частицы, сталкивать их. Тогда частицы открывали одну за другой. Появление любого нового аппарата дает ускорение не только частицам, но и диссертациям. Спустя время, когда большая часть данных считается открытой, начинают исследовать что-то новое. Тут наступает пауза.

Да, даже сейчас я ощущаю, что постоянно повторяю одно и то же. Когда идешь на лекцию, понимаешь, что в одном городе пришли одни люди, в другом — другие, и в принципе нужно рассказать им то же самое. Сейчас, когда я больше даю интервью, я понимаю, что уже большее число людей посмотрит или прочитает их. И тут уже невозможно говорить одно и то же — будет видно, что спикер все время повторяется. Я уже замечаю, что становлюсь «говорящей головой». Поэтому я пытаюсь разнообразить лекции. Если до этого я рассказывал только про коллайдер, то сейчас я начинаю рассказывать о нашем институте — что там происходит, какие работы есть, что мы делаем. Например, о том же самом синтезе элементов и нейтронной физике. Постепенно появляются идеи других лекций — в первую очередь это история науки, рассказанная интересно, а не просто через перечисление фактов и дат, сопровожденное портретами ученых. Допустим, кто-то слышал про микроволновое реликтовое излучение, которое нас окружает и которое помогло понять возраст Вселенной, а кто-то — нет. Но точно мало кто слышал что, когда это волновое реликтовое излучение нашли, у ученых на приборах постоянно что-то фонило. Ученые сначала были уверены, что это — голубиный помет на радиотелескопе. Когда же они докопались до истины, то совершили огромное открытие — оказалось, что реликтовый фон заполнил всю Вселенную после Большого взрыва. Вот такого рода факты могут дать возможность иначе посмотреть на работу ученых.

Зная, что я рассказывал о коллайдере, люди продолжают звать меня рассказать о нем еще раз. Мне действительно нравится рассказывать, особенно когда я вижу отклик от ребят — в основном я работаю для школьников и студентов. Я считаю, что популяризация науки — социальная обязанность ученых. Раньше наука была устроена иначе: ученые сидели в своих лабораториях, занимались тем, что им было интересно, и их работа могла принести результат, а могла и не принести. Сейчас жизнь ускорилась, и люди не готовы ждать 50 лет, пока ученые проведут исследования. Нужны прикладные исследования и популяризация науки, то есть попытка понятным языком объяснить, почему мы не можем в каких-то областях ждать мгновенного результата.

Если наука — это не частная, а государственная область, то все налогоплательщики имеют право знать, куда уходят деньги.